– Ох, точно! – Эдди бросила лопатку в миску и вытерла руки о фартук. – Я совсем забыла вручить вам подарки в честь окончания школы. – Она прошла через кухню, достала два предмета из шкафчика. – Фэллон, я не знала, что ты приедешь, но все равно приготовила подарок для тебя, чтобы отправить по почте. Держи.
Эдди вручила нам с Мэдоком нечто похожее на лампы. Основания у них были из черного пластика, а сверху крепились стеклянные капсулы. Снизу располагались алфавитные ряды.
– Криптекс! – Я улыбнулась, в то время как Мэдок посмотрел на вещицу, словно на инопланетного детеныша.
– Но… – сказал он Эдди, нахмурив брови. – Ты же знаешь, что я хотел увидеть тебя в бикини.
– Ох, захлопни варежку. – Она махнула на него рукой.
– Что это такое? – спросил Мэдок, сконфуженно рассматривая головоломку.
– Это криптекс с загадкой, – пояснила Эдди. – Ты должен отгадать загадку, которую я прикрепила ко дну, и набрать ответ, чтобы открыть емкость. Только тогда достанешь подарок, спрятанный внутри.
Он прочитал свою загадку вслух:
– Они появляются ночью, хоть их и не зовут, но исчезают днем, хоть их и не украли. Что это? – Мэдок уставился на Эдди. – Серьезно?
Он занес руку с криптексом высоко над головой, но Эдди его перехватила.
– Нет, не смей! – крикнула она, на что Мэдок наигранно смерил ее сердитым взглядом. – Не смей разбивать! Пошевели мозгами.
– Ты же знаешь, что у меня с такой фигней туго. – Однако он начал набирать буквы, пытаясь угадать слово.
Я прочитала свою загадку.
– Чем больше оно сушит, тем влажнее становится?
Я вас умоляю. Усмехнувшись, набрала ответ: полотенце. Криптекс открылся, и я достала подарочный сертификат скейтерского магазина, в котором часто делала покупки, пока жила тут.
– Спасибо, Эдди, – прощебетала, не желая говорить ей, что больше не каталась на скейте.
Я глянула на Мэдока, который с приподнятой бровью до сих пор возился со своей головоломкой. У него ничего не получалось, и чем дольше это будет продолжаться, тем тупее он будет себя чувствовать. Подойдя ближе, забрала его криптекс; у меня на мгновение перехватило дыхание, когда наши пальцы соприкоснулись.
Смотря на загадку, тихо проговорила, набирая ответ:
– Они появляются ночью, хоть их и не зовут, но исчезают днем, хоть их и не украли. – Замок щелкнул. Я заглянула в его нежные глаза, которые были сосредоточены на мне, а не на криптексе. – Звезды, – произнесла практически шепотом.
Он не дышал, возвышаясь надо мной; непреклонность в его взгляде напомнила, как часто я точно так же смотрела на него, желая получить то, что боялась попросить.
Но сейчас между нами все изменилось. Я хотела причинить ему боль. А если судить по той девушке, которую он вчера привел домой, Мэдок остался прежним. Эксплуататором.
Я прикрыла веки, стараясь изобразить скуку, и швырнула открытую капсулу ему.
Глубоко вздохнув, он улыбнулся; от глубокой сосредоточенности не осталось и следа.
– Спасибо. – Затем Мэдок повернулся к Эдди. – Видишь? Мы отлично ладим.
Взяв свой подарочный сертификат для картинг-клуба, он вышел через раздвижные стеклянные двери во дворик, ведущий к бассейну.
Я сглотнула, пытаясь угомонить ураган, бушевавший у меня в животе.
– Значит, на этом все? – спросила у Эдди. – Ты позволишь ему остаться?
– Ты сказала, что не возражаешь.
– Не возражаю, – торопливо добавила я. – Просто… не хочу, чтобы у тебя возникли проблемы с боссом.
Она улыбнулась одним уголком рта, выливая тесто на сковороду.
– Ты знала, что Мэдок опять начал играть на пианино? – поинтересовалась Эдди, не отрывая взгляда от плиты.
– Нет, – ответила я, гадая, в честь чего она сменила тему разговора. – Его отец, должно быть, в восторге.
Мэдок брал уроки музыки с пяти лет. Он особенно интересовался фортепиано. Джейсон Карутерс хотел, чтобы его сын был всесторонне развит. Однако, когда Мэдоку исполнилось пятнадцать (примерно в тот же период мы с мамой переехали к ним), он понял, что мистера Карутерса интересовали лишь выступления, чтобы было чем похвастаться, покрасоваться.
Поэтому Мэдок бросил учебу. Отказывался посещать уроки и грозился разгромить рояль, если его не уберут с глаз долой. Инструмент спустили в подвал, где он расположился рядом с моей полурампой.
Но я всегда недоумевала…
Ему действительно нравилось играть. Это была его отдушина. По крайней мере, мне так казалось. Обычно Мэдок практиковался только во время занятий, но в то же время охотно садился за рояль, если был расстроен или очень счастлив.
Бросив музыку, и, соответственно, лишившись отдушины, он начал совершать глупости: сдружился с этим засранцем Джаредом Трентом, издевался над Татум Брандт, вламывался в школьную автомастерскую, откуда воровал детали (об этом не знал никто, кроме меня).
– О, сомневаюсь, что его отец в курсе. Мэдок по-прежнему отказывается выступать или продолжать занятия. Нет, он играет по ночам, когда все уже спят, пока никто не видит и не слышит. – Она остановилась и посмотрела на меня. – Но я его слышу. Тихий перелив клавиш, доносящийся из подвала. Едва заметный. Будто призрак, который никак не решит, остаться ему или уйти.
Я представила Мэдока, играющего в одиночестве внизу, посреди ночи. Что именно он исполнял? Почему?
А потом вспомнила вчерашнего Мэдока. Того, который считал меня шлюхой, живущей на халяву.
Частый ритм моего сердца замедлился до монотонного гула.